Николай Томан - В созвездии трапеции [сборник]

— Да, не только, конечно, — вяло соглашается Костров. — Было кое-что и более существенное. Очень обнадеживало, например, то обстоятельство, что излучение это создавало впечатление направленного. Ну, а сомнения оттого, что все еще отсутствует в этих сигналах модулирующая функция. А вам хорошо известно, что только она способна нести информацию.

Галина пододвигает к Алексею чашку:

— Пейте-ка лучше чай и не слишком поддавайтесь сомнениям. А я напомню вам кое-что из теории информации. Вы знаете ведь, что, чем выше уровень шумов в канале— в данном случае в той среде, через которую идет к нам сигнал с Фоциса, — тем труднее передать информацию без значительной энтропии ее. Для преодоления этой трудности существуют, как известно, помехоустойчивые способы передач. Простейшим из таких способов является многократное повторение передачи или растягивание ее во времени.

— Вы полагаете, что в данном случае каждый элемент космического сигнала сильно расчленен и передается длительное время без изменений?

— Ну да! Сигналу этому нужно ведь пройти колоссальное расстояние, он ослабляется, временами испытывает поглощение, искажается. Будь он передан в виде короткого импульса, вообще едва ли дошел бы до нас, а если бы и дошел, то исказился бы до неузнаваемости.

— Да, весьма возможно, что каждый элемент этой информации действительно передается нам длительное время, — после некоторого раздумья соглашается Костров. — Это дает возможность надежнее выделить его из общего фона галактических радиоизлучений.

Галина ждет, что он встрепенется, загорится желанием немедленно что-то делать, просто повеселеет, наконец. Но огонек надежды, вспыхнувший было в его глазах, тускнеет.

— Можно, значит, считать, что положение наше не безнадежно, — заключает он прежним бесстрастным голосом. — Не будем, однако, торопиться с окончательными выводами. Тут еще многое нужно уточнить и проверить. И не осуждайте меня, пожалуйста, за мою, может быть, чрезмерную осторожность.

Он виновато улыбается и делает такое движение, будто хочет коснуться руки Галины. Но рука его, не дотянувшись до нее, как-то беспомощно ложится посередине стола. Тогда Галина сама порывисто хватает руку Алексея:

— Конечно же, Алексей Дмитриевич! Мы все будем проверять и уточнять столько, сколько потребуется. Меня не пугают никакие трудности. Я готова работать день и ночь, лишь бы только мы одержали победу. А вы, пожалуйста, не охладевайте к вашей звезде… — Она смущается вдруг и добавляет почти скороговоркой: — К нашему Фоцису!

Когда она уходит, Костров долго не может успокоиться. Он открывает все окна и, не зажигая света, неутомимо шагает по комнате из угла в угол.

«Кажется, я больше не выдержу, — думает он. — И почему, собственно, должен я сдерживать себя? Басова мне жалко? А за что его жалеть? Чем заслужил он мою жалость? Стал бы он разве раздумывать, будучи на моем месте?..»

Сколько километров он уже вышагал? Может быть, пора закрыть окно и лечь спать? Или пойти сейчас же к Басову и поговорить с ним откровенно?

Но при чем здесь, собственно, Басов? Говорить нужно не с Басовым, а с Галиной. Она за многое осуждает своего мужа, но разве следует из этого, что не любит его? Напротив, не любя, Галина была бы равнодушна к нему, не возмущалась бы так его поступками…

«Она любит его, конечно! — убежденно заключает Алексей. — Просто между ними произошла какая-то размолвка. Может быть, Басов случайно обидел ее чем-то, и она не может этого простить».

Охваченный благородным порывом, Алексей решает завтра же пойти к Галине и попытаться помирить ее с Басовым.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Галина живет почти в таком же домике, что и Костров, только у нее уютнее. Это тем более удивительно, что все тут заполнено электромеханическими моделями и «кибернетическими игрушками».

Алексей заходит к Галине рано утром, опасаясь, что принятое ночью решение может показаться теперь несерьезным.

Он застает ее в тот момент, когда она готовится к игре в «чет и нечет» с релейной машиной. Подняв глаза на Алексея, Галина смущенно улыбается. Говорит, словно оправдываясь:

— Это не просто забава, Алексей Дмитриевич. В поединках с машиной много поучительного. Они ведь ужасно хитрые, эти «машины, умеющие играть». Вот мой «Муи», например.

Она ласково похлопывает по эбонитовой панели своей машины. Зеленый огонек лампочки «Муи» сигнализирует о готовности к игре.

— А они могут перехитрить всякого или только не очень умного? — улыбаясь, спрашивает Алексей.

— Напротив, чем умнее противник, тем больше у машины шансов его обыграть. Умный противник непременно постарается ее перехитрить, а ей ведь только это и нужно. Попробуйте-ка сыграть с моим «Муи» хотя бы одну партию. Что вы выбираете: «чет» или «нечет»?

— «Чет», — говорит Алексей.

— Очень хорошо. Теперь я нажму вот эту кнопку и тем самым предложу «Муи» самостоятельно сделать выбор из двух таких же возможностей. Вот видите, у него зажглась синяя лампочка. Синяя лампочка у «Муи» означает «нечет». «Муи» проиграл. В этом нет ничего удивительного: он ведь играет пока наугад.

Галина нажимает еще какую-то кнопку на панели своего «Муи» и поясняет:

— Это я сообщила ему результат игры. К сожалению, у нас нет времени продолжать. Для того чтобы «Муи» «научился» обыгрывать вас, он должен сыграть много партий. Сначала он будет все время запоминать свои ходы и результат каждой партии. Затем станет обнаруживать в этих данных, по мере их накопления, закономерности, источником которых будет ваша тенденция играть «разумно» и пытаться перехитрить машину. На основе этих закономерностей он и начнет предугадывать ваши ходы. Что же вы улыбаетесь? Не верите?

— Ну что вы, Галя! — смеется Алексей. — Могу даже сообщить, что почти такая же машина знаменитого кибернетика Клода Шэнона из девяти тысяч сыгранных партий уверенно выигрывает больше половины.

— Зачем же вы тогда простачка передо мной разыгрываете? — сердится Галина.

— Мне приятно слушать, как вы своего «Муи» расхваливаете, — признается Алексей. — И не обижайтесь на меня за это, пожалуйста.

Галина протягивает ему руку:

— Ладно уж, давайте помиримся!

А Алексей сокрушенно думает: «Ну как я буду теперь говорить с ней о Басове? Язык не поворачивается…»

Он уходит от Галины, не только не поговорив о Басове, но и досадуя на себя за такое намерение.

«Почему, собственно, именно я должен мирить их? — угрюмо думает он, направляясь к аппаратной своего телескопа. — Это их личное дело, и нечего мне вмешиваться в их жизнь…»